Облака славы. Жизнь и легенда Роберта Э. Ли - Майкл Корда

новой страны, Ли, возможно, придется лишиться звезды или стать подчиненным офицера, имеющего более низкий ранг, чем его собственный. Ли ответил, что не желает, чтобы "его официальное звание или личное положение" мешали "союзу" между Виргинией и Конфедерацией.

За этим вежливым обменом мнениями скрывалась серьезная политическая проблема: Виргинцы еще не проголосовали за решение Виргинского конвента об отделении, а из всех южных штатов Виргиния имела самую протяженную границу с северными штатами - более 425 миль - и поэтому была наиболее подвержена немедленному нападению с Севера. Кроме того, это был самый большой, богатый и густонаселенный из рабовладельческих штатов - более 1,5 миллиона человек, 500 000 из которых были рабами. Виргинцы воспринимали свой штат как страну, большую, чем некоторые европейские государства, а свои институты, историю и главных деятелей Революции - как инструмент, сыгравший важную роль в формировании правительства США. Многие виргинцы, включая Ли, уже догадывались, что если война начнется, то большая ее часть будет вестись на узком пространстве между Ричмондом и Вашингтоном; Виргинии будет нелегко уступить контроль над своими вооруженными силами новому государству Конфедерации или позволить грузинам или миссисипцам диктовать Виргинии стратегию или командовать ее войсками. Виргинцы испытывали естественное нежелание отказываться от одной формы подчинения в пользу другой - отсюда и деликатные переговоры, которые Стивенс должен был провести в Ричмонде. Сам Ли, хотя и принял логику присоединения к Конфедерации, на протяжении всей войны оставался виргинцем и часто подвергался критике за то, что сосредоточил столь ограниченные силы Конфедерации на великих сражениях в Северной Виргинии.

Уже сейчас было очевидно, что, учитывая ее ресурсы, Конфедерация слишком велика, чтобы защищать ее во всех точках - только ее береговая линия протянулась почти на 3000 миль, от Потомака до устья Рио-Гранде, а ее граница простиралась еще дальше, включая одиннадцать штатов и спорные территории Аризоны, Нью-Мексико, Миссури и Кентукки, а также длинные участки крупнейших речных систем страны. Ли лучше многих знал суровую максиму Фридриха Великого: "Тот, кто пытается защищать все, не защищает ничего". Люди хотели, чтобы Ли как можно скорее напал на Север и попытался одержать единственную, решающую победу на поле боя, достаточно крупную, чтобы разрушить самоуверенность северян и подтвердить независимость Юга в глазах всего мира. С другой стороны, как профессиональный офицер, служивший под началом генерала Уинфилда Скотта в Мексике, Ли знал, что Конфедерация не готова к наступлению. Югу не хватало людей, оружия, лошадей и мулов, а главное - хорошо обученной, эффективной командной и логистической структуры. О проблемах Ли свидетельствует тот факт, что прошло много недель, прежде чем он смог импровизировать какую-либо форму для себя - только в конце года он впервые появился в серой форме Конфедерации с головным убором, который стал его фирменным знаком - серебристо-серой, скромной широкополой шляпой. Создание настоящей армии заняло бы больше времени.

С самого начала Ли страдал от энтузиастов, веривших, что войну можно выиграть за тридцать дней или, в худшем случае, за девяносто, и что некое сочетание рвения, мужества, духа и воспитания южан одержит верх над силами "жадных до денег янки". Кроме того, на него наседали легионы провидцев, у каждого из которых был свой план, как выиграть войну одним махом. Внушительное достоинство Ли и его дистанционная вежливость служили своего рода естественным защитным барьером между ним и подобными людьми до тех пор, пока он не сформировал верный штаб, главной обязанностью которого было оградить его от стольких помех, сколько они могли.

Ли отвели небольшой кабинет в "Виргинском механическом институте на углу Девятой и Франклин-стрит", * , который вскоре был расширен, пока не заполнил все здание. Он едва успел устроиться, как прибыли четыре члена Виргинского конвента, чтобы сопроводить его в Капитолий для подтверждения его нового поручения.

Если Ли что-то и не любил так же сильно, как Грант, так это официальные церемонии, на которых ему приходилось выступать, но он выдержал это испытание со свойственным ему изяществом. Когда он прибыл, съезд заседал за закрытыми дверями, и ему пришлось несколько минут подождать в ротонде, спроектированной Томасом Джефферсоном. В ее центре возвышается мраморная фигура Вашингтона в натуральную величину работы Жана-Антуана Гудона, одетый в простой мундир, опирающийся рукой на fasces, или пучок прутьев, римский символ политической власти, с плугом за спиной, подчеркивающим его роли генерала, президента и фермера-джентльмена. Один из сопровождавших Ли лиц, наблюдая за тем, как он созерцает Вашингтон, услышал, как он, как ни странно, сказал: "Надеюсь, мы в последний раз слышали о сецессии". Имел ли он в виду, что теперь, когда Виргиния отделилась, настало время подумать об обороне, или же он снова, теперь уже слишком поздно, размышлял о своей неприязни к самой идее отделения? Может быть, он думал о том, как трудно было бы объяснить своему кумиру Джорджу Вашингтону, что его собственный штат отделился от Союза, за создание которого отцы-основатели так долго и упорно боролись и который просуществовал всего восемьдесят четыре года, прежде чем распасться в гражданской войне?

Наконец двери открылись, его ввели в переполненный зал, и "съезд встал, чтобы принять его". Он стоял в нескольких шагах от входа, в центральном проходе зала, пока вкус девятнадцатого века к пышным ораторским выступлениям шел своим чередом.

В отличие от него, его ответ, хотя и любезный, состоял всего из пятидесяти слов, включая оговорку, что он "предпочел бы, чтобы ваш выбор пал на более способного человека". Дело не столько в том, что Ли чувствовал себя неадекватным поставленной перед ним задаче - на самом деле, благодаря его должности в штабе генерала Скотта в Мексике немногие офицеры могли быть лучше подготовлены, - сколько в том, что он с радостью уступил бы свое место более компетентному солдату, если бы такой человек существовал. Но правда заключалась в том, что не было никого лучше Роберта Э. Ли, и никто не вызывал такого всеобщего уважения. После выступления Ли делегаты покидали свои места и толпились вокруг него, словно ища уверенности в его присутствии: он с самого начала был тотемом южного дела, человеком, который, казалось, воплощал его высшие чаяния и придавал им благородство. Эта роль не доставляла ему удовольствия, хотя в конце концов он так привык к ней, что она стала частью его личности.

Как только у него появилась возможность, он ушел и вернулся в свой кабинет, чтобы приступить к выполнению задачи по защите Вирджинии.

Две ближайшие проблемы, стоявшие перед ним, уже были решены, но с переменным успехом. Федеральный арсенал в Харперс-Ферри, ставший целью рейда